Неточные совпадения
Уж не оттого ли
люди истязают детей, а иногда и больших, что их так трудно воспитывать — а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу неспособность?
Правду он гнал,
людей истязал,
Жил во зле, словно сыч в дупле.
На низшей ступени общественной лестницы — солдаты с ружьями, пистолетами, саблями
истязают и убивают
людей и этими же истязаниями и убийствами заставляют
людей поступать в солдаты и вполне уверены, что ответственность за эти поступки снята с них тем начальством, которое предписывает им их поступки.
Ведь если бы не было этих
людей, готовых по воле тех, кому они подчиняются,
истязать, убивать того, кого велят, никто никогда не решился бы утверждать то, что с уверенностью утверждают все неработающие землевладельцы, а именно, что земля, окружающая мрущих от безземелья крестьян, есть собственность
человека, не работающего на ней, и что мошеннически собранные хлебные запасы должны храниться в целости среди умирающего с голода населения, потому что купцу нужны барыши и т. п.
Не будь этих
людей, готовых по воле начальства
истязать и убивать всякого, кого велят, не могло бы никогда прийти в голову помещику отнять у мужиков лес, ими выращенный, и чиновникам считать законным получение своих жалований, собираемых с голодного народа за то, что они угнетают его, не говоря уже о том, чтобы казнить, или запирать, или изгонять
людей за то, что они опровергают ложь и проповедуют истину.
И как неразумно было бы срубить телеграфные столбы для того, чтобы обеспечить отопление семейства или общества и увеличить благосостояние его, потому что это нарушит законы, соблюдающие благо государства, точно так же неразумно, для того чтобы обеспечить государство и увеличить благосостояние его,
истязать, казнить, убить
человека, потому что это нарушает несомненные законы, соблюдающие благо мира.
Как же учить детей, юношей, вообще просвещать
людей, не говоря уже о просвещении в духе христианском, но как учить детей, юношей, вообще
людей какой бы то ни было нравственности рядом с учением о том, что убийство необходимо для поддержания общего, следовательно, нашего благосостояния и потому законно, и что есть
люди, которыми может быть и каждый из нас, обязанные
истязать и убивать своих ближних и совершать всякого рода преступления по воле тех, в руках кого находится власть.
Такое постоянное неестественное и странное состояние
людей в государственной жизни выражается словами обыкновенно так: «Как
человек, я жалею его, но как сторож, судья, генерал, губернатор, царь, солдат я должен убить или
истязать его», точно как будто может быть какое-нибудь данное или признанное
людьми положение, которое могло бы упразднить обязанности, налагаемые на каждого из нас положением
человека.
И вдруг, оттого что такие же, как и ты, жалкие, заблудшие
люди уверили тебя, что ты солдат, император, землевладелец, богач, священник, генерал, — ты начинаешь делать очевидно, несомненно противное твоему разуму и сердцу зло: начинаешь
истязать, грабить, убивать
людей, строить свою жизнь на страданиях их и, главное, — вместо того, чтобы исполнять единственное дело твоей жизни — признавать и исповедовать известную тебе истину, — ты, старательно притворяясь, что не знаешь ее, скрываешь ее от себя и других, делая этим прямо противоположное тому единственному делу, к которому ты призван.
То же, что
людей будто бы
истязают и убивают для того, чтобы заставить их работать на богатых, есть софизм; войска посылаются против народа только тогда, когда народ, не понимая своей выгоды, бунтует и нарушает спокойствие, нужное для всеобщего блага.
Все эти
люди находятся в получасе езды от того места, где они, для того чтобы доставить богатому малому ненужные ему 3000, отнятые им у целого общества голодных крестьян, могут быть вынуждены начать делать дела самые ужасные, какие только можно себе представить, могут начать убивать или
истязать так же, как в Орле, невинных
людей, своих братьев, и они спокойно приближаются к тому месту и времени, где и когда это может начаться.
— Немощь у меня к зелену вину, — объяснял дьячок, — а соблазн везде… Своя монастырская братия стомаха ради и частых недуг вкушает, а потом поп Мирон в Служней слободе, казаки из слобод, воинские
люди… Ох, великое искушение, ежели
человек слабеет!.. Ну, игумен Моисей и
истязал меня многажды…
— Много. И больше всего о том, что они уже не пушечное мясо. Для них уже не нужно спайки и дисциплины; и никто не будет
истязать их ради этой спайки. Они не солдаты, не подчиненные! — говорил я дрожащим голосом. — Они —
люди!
— То-то учивали и
людей истязали, братец ты мой. Разве это по-божески? Разве от этого самого наш брат матрос не терпел и не приходил в отчаянность?.. А, по-моему, ежели с матросом по-хорошему, так ты из него хоть веревки вей… И был, братцы мои, на фрегате «Святый Егорий» такой случай, как одного самого отчаянного, можно сказать, матроса сделали
человеком от доброго слова… При мне дело было…
Постами и страшными муками
люди истязали свое тело, обреченное на смерть и тление.
Даже во имя Божье, во имя справедливости, во имя истины
истязают и истребляют
людей, совершают насилия, отрицают свободу духа.
Фанатик всегда «идеалист» в том смысле, что «идея» для него выше
человека, живого существа, и он готов насиловать,
истязать, пытать и убивать
людей во имя «идеи», все равно, будет ли это «идеей» Бога и теократии или справедливости и коммунистического строя.
Когда мы исследуем психологию аскезы, то мы неизбежно приходим к постановке проблемы: угодно ли Богу, чтобы
человек себя мучил и
истязал.
Как рассказывал мне присутствовавший писарь, у всех тряслись руки, и все не смели смотреть в глаза друг другу, чувствуя, что они делают что-то ужасное. И вот этих-то
людей считают необходимым и, вероятно, полезным для кого-то, как животных, — да и животных запрещают
истязать, — сечь розгами.